О графике и скульпторе Николае Предеине

  «Огромный мир — в зерне песка…»  

(несколько слов о творчестве Николая Предеина)

Если художника оценивать по его сходству/несходству с чертами времени и культуры, в которых он живет и творит, то в этом случае о Николае Предеине, пожалуй, следовало бы сказать, что он — художник несовременный. Ну, хотя бы потому, что мы живем в «информационную эпоху», в «информационном обществе». Мир, уже давно переполненный старой информацией, буквально сошел с ума в погоне за новой. И в этой погоне количество информации — много более важная цель, чем ее качество. Причем, в отличие от всей предшествующей истории, сегодня возможность участвовать в «производстве» информации и ее распространении имеют практически все желающие. И говорят (рисуют, снимают, пишут) все, кому не лень. Кому есть что сказать и кому сказать нечего. Кто знает, как это делается и кто не имеет об этом ни малейшего представления. Наш мир патологически болтлив, он буквально тонет в многословии — в безбрежности текстов, образов, высказываний. Каждое высказывание, отсюда, неизбежно девальвируется, а, с другой стороны, резко снижается вероятность, что оно будет услышано. Чтобы это произошло, чтобы, как минимум, обратить на себя внимание, говорящему приходится говорить непрерывно и без устали, при этом кричать громче других, прибегать к экстраординарным средствам выражения, эпатируя публику и не стесняясь саморекламы и неустанного «самопродвижения». Чем и заняты многие профессиональные художники.

Предеин от всего этого бесконечно далек. Он родом из культуры иных эпох. Тех, где качество предпочитали количеству, а под самим качеством понималась нетривиальность, глубина и смысловая насыщенность высказывания, рождаемые им содержательные подтексты и горизонты. И где каждое слово ценилось на вес золота, а его абсолютной («золотой») мерой — мерой ценности невыразимого, подлинного, а потому потаенного, истинно сокровенного — было молчание. Всё это — свойства культуры духа высокой пробы. Такой она была у Дионисия, Басё, Пушкина. Таков и прекрасный, сдержанный и негромкий лаконизм Предеина, его, как теперь принято говорить, минимализм. Как и всякий подлинный минимализм, у Предеина, скульптора и рисовальщика, он — оборотная сторона его духовного максимализма. Предеин живет и творит в сознании существования неисчислимых духовных богатств, накопленных тысячелетиями культуры, и своей ответственной причастности к ним. Это делает невозможными, да и бессмысленными для него, компромиссы с описанной выше (хоть это и не вся, конечно) «современностью», с конъюнктурой любого сорта: рыночной, идеологической, культурной, стилевой. «Болтать» для него бессмысленно и неинтересно. Его изобразительный язык — лаконично-точные формы и фактуры — «зачерпывает», обобщает и спрессовывает напряжение переживаний, мыслей и духовных порывов целых поколений и, одновременно, гениальных индивидуальностей — его собеседников. И адресован он тем, кто живет в том же «контексте», дышит тем же насыщенным озоном духовного опыта многих культур: античной, древневосточной (ощущаю ее аромат в статуэтке для учрежденной Гуманитарным университетом национальной оперной премии «Casta diva»), средневековой дальневосточной и, конечно, особенно русской, воплощенной в дорогих для него образах Пушкина, Гоголя, Достоевского и их героев.  Маленькие по размеру, подчас трогательно миниатюрные скульптурные работы Предеина, как и его всего несколькими выразительными линиями и штрихами выполненные рисунки, — изящные и волнующие «вместилища» бесконечных смыслов и ассоциаций, открывающих дверь — для тех, кто к этому готов — в безграничность и бездонность культуры, жизни, Бытия.

У минимализма Предеина есть и еще один сокровенный исток. Николай Петрович догадался (даром, что  сам пишет хорошие стихи), что в ассоциативном соединении малого и большого, недосказанного и подразумеваемого — как в любом выразительном слове и жесте — живет подлинная поэзия. Она всюду, где воображение и чувство, перепрыгивая через стереотипы повседневного опыта и здравого смысла, через диктат материальных причинно-следственных связей, сближают «далековатые идеи» (Ломоносов), сопрягают разноприродное, соединяют несоединимое. У художника Предеина эту роль поэтического медиума также, естественно, играет его мудрый и чуткий язык. Обобщенная, дышащая теплом и лаской бронзовая форма, схватывающая беззащитную хрупкость и вечный страх перед огромностью мира человека-Гоголя или ягненка или птицы. Легкая «фантазирующая» линия, умеющая и поиграть, и посочувствовать, и подметить нечто характерное, своеобразное и забавное в изображаемом на рисунке. Рисованная «пушкиниана» Предеина изумительна и в своей бесстрашной игривости с сакральным образом «нашего всего» изумительно правдива. Но столь же блистательна и графическая «гоголиада». А рисунки к «Мертвым душам», принципиально не иллюстративные, но поразительно точно воплощающие неповторимый дух великой поэмы, уже, я уверен, вошли в разряд «классики».

И напоследок еще об одной особенности творческого стиля Николая Предеина. Для доказательств не имею времени и места, но остро ощущаю ее и считаю наиважнейшей, потому что глубоко личной для художника и важной для нас, его зрителей. Пастернак когда-то говорил о «даре особого прикосновения» к реальности. Обычно его еще называют видением мира художника. Так вот «прикосновение» Предеина мне по душе не только своей одухотворенностью и поэтичностью, но и своей особой, живущей в нем как внутренняя (образная) творящая мир форма его субъективности, интонация. Она не зависит от языкового материала, вида искусства, характера изображаемого. Она — это выражение его художественной (и, конечно, человеческой) души. Это интонация особой, предеинской ласки, нежности ко всему сущему, ощущающей последнее — независимо от его «объективного» состояния — в его детской незрелости, наивной милой прелести и естественности, но, отсюда, также и в его бытийной хрупкости, вызывающей у творца (и зрителя) не просто сочувствие, но желание понимания, поддержки и защиты. Так выражает немногословный и в высшей степени скромный в манифестации своего «Я» Предеин то, без чего никакой дух не имеет смысла: свою любовь к жизни и людям.

Общение с глубоким, одухотворенным и человечным талантом Николая Предеина давно стало потребностью и радостной привычкой моего внутреннего мира. Желаю тем, кто станет зрителем этого прекрасного издания, того же. И жду новых замечательных произведений Николая Петровича — сил и вдохновения ему!

Лев Закс, ректор Гуманитарного университета Екатеринбурга. 

***

Коля Предеин — человек и художник, одаренный изысканным талантом.

Это проявляется во всем, к чему прикасается его душа, — и в скульптуре и в графике и в поэзии.

                                                                                Миша Брусиловский, художник.

 ***

Все, над чем работает художник Николай Предеин, носит отпечаток его яркой творческой индивидуальности.

Его искусство построено на нюансах, тонкостях и деталях.

Он стремится дойти в своих произведениях до понимания духовного смысла материального и чувственного мира.

                                                                                Валерий Суворов, коллекционер, галерист.

***

Одна из главных графических серий Н. Предеина — «Мифология автопортрета. Из дневника». Это, действительно, своеобразный дневник внутренней жизни художника, выраженный в форме мимолетных зарисовок.

Это отражение его психологических и формально-эстетических состояний. Попытка остановить непрерывность жизни, отразить ее сложность и противоречивость.

Это импровизации, выполненные живой и нервной линией. Но их послушная легкость достигается бесконечными вариантами, из которых остается один, наиболее точный и выразительный.

Этот метод относится ко всему, что делает художник в графике.

Кажется и в работе над скульптурой он более всего доверяет искренности первоначального ощущения, мгновенному и неожиданному взгляду на решение образа.

Это, скорее, догадка, чем процесс длительного обдумывания и взвешенного отбора.

Его образы возникают, как будто, спонтанно. Он не заботится о правдоподобии. Ему не интересна реальная форма, поскольку она вступает в противоречие с его ощущением образа.

Он открыто идет к вызывающей произвольности решений, если в их основе лежит художественная необходимость.

Его метод  работы над формой тактилен. Его форма чувственна, он исповедует культ прикосновений, тщательно работая над поверхностью скульптуры. В его системе — это художественный прием, который становится прямым выражением определенных свойств образа.

Работа художника над формой — эмоциональный диалог с материалом. В нем он последовательно выявляет увиденный им конечный результат произведения.

Его работы гармоничны. В них отблеск счастливых совпадений, атмосфера порыва и радости, которую художник умеет сохранить до конца работы в ее первоначальной свежести.

Его пластика, не ограниченная рамками визуального правдоподобия, открывают зрителю увлекательный мир его образов и сюжетов.

Образы и сюжеты, созданные художником, возникают из атмосферы мифологического пространства. Оно наполнено близкими ему символами, метафорами, ассоциациями. Вот, лишь некоторые сюжеты, определяющие круг его интересов: «Вожди», «Пилигримы», «Посохи», «Бабы палеолита», «Птицы», «Распятие», «Еретики», «Неизвестные святые»…

В системе этих образов даже посох пилигрима становится предметом многочисленных формальных и смысловых модификаций.

Со временем, образы и сюжеты, введенные им в контекст современного искусства, независимо от воли их автора, возвращаются в пространство мифологии, становясь частью общего мифологического сознания.

Разумеется, художник не живет в пустом пространстве. И, если, по его выражению «отдавать поклоны прошлому», то следует поклониться и Барлаху, и Родену и Бурделю. Это также Римский портрет, готическая скульптура и, более всего, искусство архаики.

Все эти неизбежные влияния художник преодолевает и перерабатывает силой своей индивидуальности, создавая глубоко личное искусство.

Зрителю не всегда просто уловить или угадать логику размышлений художника, внутренние мотивы созданного им произведения. Но у каждого зрителя возникает свой, параллельный художнику мир, свое понимание его творчества.

Искусство не должно быть безответным и внутренний диалог зрителя с художником, в определенном смысле, — продолжение его творческой жизни. Одна из возможностей его влияния на зрителя. Это движение навстречу, в котором зритель, вглядываясь и вдумываясь в работы художника, постепенно приближается к пониманию его творчества.

И, тогда, в точке схода мир художника становится частью мира зрителя.

О чем еще может мечтать художник?

                                                                                             Виталий Волович, художник.